У нас вот уже почти пять лет живет крольчиха Белочка (ее, на самом деле, зовут Белла, но, конечно, все ласково перетолковывают). Очень нежный, милый зверек, настоящая наша радость. Подружками у нее морские свинки, но старые уже умерли, осталась одна – маленькая Рыся, которая, видимо, считает Белку своей мамой и предпочитает сидеть у последней на спине.
Но я вот о чем: о противоречии между уникальностью индивида, подсвеченной любовью, и его голой, примитивной функциональностью в равнодушных контактах с избыточной внешней средой. На кроличьей ферме сотни, если ни тысячи таких «белочек», на которых уже невозможно смотреть как на «семейную радость». Они суть статистические единицы, обеспечивающие фермеру его доход. Более того, только в таком обезличенном массовом виде и могущие его обеспечивать, потому что в противном случае их очень трудно будет отправлять на убой. Вообще, всякая индивидуализация субъекта, хотя бы «по касательной» вредит его встраиванию в какую-либо функциональную цепь. Я, например, после того как Белла у нас появилась, уже не могу есть мяса кроликов.
В этом смысле работа Мегамашины может исправно осуществляться лишь тогда, когда большинство составляющих ее людей обезличены. Как, собственно, это и происходит в массовом обществе стандартизированных потребностей и функционала.
Для европейской литературы начиная с Гоголя и Флобера едва ли ни важнейшей становится эта тема: втесненности индивида с его устремленностью к личному счастью в социум, бесконечно тиражирующий жизненные клише и банальные формы самоопознавания. Что остается от личности в этой стремящейся ее девальвировать среде массового потребления, информирования, производства, образования? Под этим углом зрения можно посмотреть на известную работу гения поп-арта Энди Уорхола «Мэрилин Монро».
Человек становится лишь отпечатком одного и того же нормативного образа. И неважно, что при этом индивида убаюкивают сказками о его уникальности: всех «кормят» одними и теми же новостями, одними и теми же рекламными роликами, одними и теми же продуктами из супермаркетов, расселяют в примерно одинаковых домах… И вот теперь, глядя на растиражированный, повторяющийся, приведенный к единому стандарту красоты облик, можно отмечать лишь незначительные его разночтения – просто потому что чуть иначе легла краска, чуть сильнее оказался нажим. Перед нами почти буквальное воплощение платоновской метафоры про мир эйдосов, отраженных с погрешностями в мире материальных форм.
Уникальное - как малозаметный случайный сбой бесконечно повторяющейся программы. Общество людей, превратившееся в гигантскую кролиководческую ферму, готовое к амортизации и приходу заготовителя «сырья». Именно в таком социуме становится возможной психологическая невовлеченность служителей нацистских лагерей смерти в уничтожение миллионов, сделавшихся всего лишь статистическими единицами, переведенными в другой категориальный разряд (нечеловек). В японском специальном отряде 731, социализировавшемся на медицинских экспериментах над военнопленными, подопытных называли «бревнами».
На самом деле за всем этим проглядывает извечное противостояние номинализма и реализма: что считать истинно сущностным – родовое или индивидуальное? Ведь они как два полюса одного магнита, притягивающиеся и никогда не могущие совпасть.
Белочка для нас прежде всего родное существо со своим характером, привычками, строем жизни. Общаясь с ней я как-то даже не очень вспоминаю, что передо мной кролик. В непосредственном отношении индивидуальное почти целиком поглощает родовое. И наоборот: опосредованные связи с дальними приводят к тому, что наша уникальность растворяется в абстрактном, обобщающем, типологическом. В современном обществе дальних человек поэтому с трудом обнаруживает свою субъектность. В большинстве сфер – права, социального функционирования, потребления, вплоть до образования и охраны здоровья, он остается учетной единицей, объектом государственного планирования и теоретических построений. А свою единственность, особость, незаменимость обретает лишь в поле творчества и любви.
Противоречие, о котором я пишу, делается особенно наглядным во время войны, в которой на большом историческом, государственном уровне потери среди военных и гражданских фиксируются только статистически. Но единичная смерть приходит в каждый дом совершенно конкретной, непереносимой трагедией.
Может быть, весь трагизм и одновременно основа бытия состоит в том, что мир одновременно существует в двух этих размерностях: индивидуального и родового. Белочка – член нашей семьи, дорогое каждому из нас существо. И одновременно она – кролик, то есть животное определенного вида со своей физиологией, от природы назначенным сроком жизни в 5-9 лет. Первое по большому счету не соответствует второму, потому что к нашему великому горю она довольно скоро может от нас уйти. Но точно также и история с ее экономическими потрясениями, природными катаклизмами и военными катастрофами не соответствует жизни каждого отдельного человека в кругу ближних, в поиске самореализации, в надежде на творчество и любовь. Мы, конечно, хотели бы оставить за собой только второе. Но тогда пришлось бы уйти из первого - из истории, и отказаться от своего родового признака быть человеком.
